Скачка тринадцати - Страница 24

Она мурлыкала, чтобы помешать пыли, счищаемой с блестящей шкуры гнедого, попадать ей в легкие. Конюхи делали это на протяжении многих веков. И, как и ее предшественники на протяжении многих веков, Мона время от времени сплевывала.

Моне очень нравились ее новые наниматели, которые разыскали ее после того, как о ней раззвонили во всех газетах. Мона три недели просидела без работы: конюшню расформировали и пони распродали. Но в один прекрасный день в дверь коттеджа постучали. Мона открыла и увидела на дорожке мужчину и женщину. Мона не поверила своим глазам. Мужчина был Оливер Болингброк, наездник, завоевавший золотую медаль на Олимпийских играх, а женщина — его жена, исполнительница песен в стиле кантри, распродавшая платиновый альбом, дружелюбная и обаятельная американка Кассиди Ловлас Уорд.

Некогда средства массовой информации цинично объявили их скоропалительный брак, в который они вступили после месячного ухаживания, обычной рекламной уловкой. Но теперь, после четырех лет их совместной жизни, никто уже не мог представить их себе отдельно друг от друга.

Блистательная пара прибыла в длинном черном лимузине, который, точно магнитом, вытянул из домов обитателей этой захолустной улочки. Супругов сопровождали шофер в черной форме и бдительный охранник, чей настороженный взгляд блуждал по сторонам, точно луч радара.

— Миссис Мона Уоткинс? — поинтересовался Оливер Болингброк.

Мона беззвучно разинула рот и кивнула.

— Можно войти?

Мона отступила в свою крошечную прихожую, и гости вошли. Они увидели жизнь, чрезвычайно далекую от их собственного беззаботного процветания, но тут же обратили внимание на порядок, чистоту и витающий над всем дух независимой гордости. Мона махнула рукой, приглашая присесть в кресла у камина, и, по-прежнему безмолвно, затворила дверь.

Оливер Болингброк, высокий, худощавый, богатый и культурный, медленно обвел взглядом розовые обои в бутончиках, линолеум на полу, павлиньи синие атласные подушки в рыжевато-коричневых креслах, цветастые занавески без кружев на окнах. «Отсутствие денег и вкуса, — подумал он. — Впрочем, это не означает отсутствия сердца…» Он умел ценить людей по достоинству. Кроме того, он разузнавал насчет того, какой из Моны конюх, и не услышал ничего, кроме похвал. Его только предупредили, что она очень неотесана. Из тех людей, к кому стоит идти за помощью в беде, но не за советом насчет хороших манер.

Певица сразу взяла быка за рога:

— Мой муж держит лошадей для конкура.

Кассиди Ловлас Уорд была одета в обычные джинсы и огромный кремовый свитер ручной вязки. Взлохмаченные светлые кудряшки, нежно-розовая помада. Все вместе создавало ощущение непосредственности и в то же время стремления выглядеть эффектно. Прямолинейной Моне эта сразу понравилось. Она поняла, что под внешним лоском в Кассиди есть и кое-что еще. Кассиди почувствовала это и, к собственному удивлению, ощутила себя польщенной. Обе женщины бессознательно разглядели друг в друге таящуюся в глубине души доброту.

Оливер Болингброк и его жена объяснили, что недавно купили дом с конюшней для трех его лучших лошадей в нескольких милях от города. Мона, читавшая об этом в местной газете, кивнула. Болингброки сказали, что им приходится много путешествовать. Миссис Болингброк совершает турне и дает концерты. И им нужен конюх, который жил бы при конюшне. И когда Оливер Болингброк вывозит лошадей на соревнования, надо, чтобы с ними путешествовал знакомый конюх. Мона уже немолода, но она им подойдет.

— Я хочу оставить себе свой домик, — тут же сказала Мона, имея в виду, что хочет сохранить независимость.

— Да, конечно, — согласился Оливер. — Так когда вы можете приступить к работе?

И вот Мона мурлыкала себе под нос, вычищая гнедого чемпиона-конкуриста, а также мускулистого серого и подвижного рыжего десятилетку, лучшего из всех троих, завоевавшего золото на Олимпийских играх. Она дружелюбно разговаривала со своими питомцами, как разговаривала прежде с пони и со многими лошадьми до того, но с горечью сознавала, что эти трое медалистов смотрят на нее сверху вниз, словно она им не друг, а всего лишь служанка.

Мона, мудрая от природы, огорчалась, но прощала их, так же как Джоанн и Перегрина Вайна.

Эти двое, обнаружив, что, несмотря на поход на скачки в Челтенхем, их безупречный статус подпорчен ухмылками и шуточками избранного круга, которым они так дорожили, снова переехали в другой город и постепенно обрели прежнее положение в обществе, тщательно избегая упоминать о том, что мать Джоан работает по колено в конском навозе («конских говнах», как выражалась сама Мона). Перегрин сделался главным аукционером и начал поглядывать на своих клиентов свысока. Джоанн вступила в местное дамское благотворительное общество и помогала устраивать пышные благотворительные балы.

Шли недели и месяцы. К лошадям Мона по-прежнему относилась добросовестно, но прохладно, зато все больше привязывалась к их хозяевам. Оливера Болингброка поведение его коней, которых он ежедневно тренировал, вполне устраивало. Более того, их природная надменность вдохновляла его и вселяла в него уверенность. И Моной он был доволен. Никогда прежде у него не было конюха, который позволял его лошадям сохранять свою природную кровожадность. Ни один конюх еще не отправлял его лошадей на соревнования в такой решимости выиграть.

Оливер Болингброк сохранял репутацию одного из лучших наездников в стране и помалкивал насчет своего превосходного конюха, боясь, как бы Мону не переманили конкуренты.