Скачка тринадцати - Страница 52

Артур Моррисон все-таки выбрал сына. При падении Тодди потерял сознание, и гнедой придавил его всем своим весом, но к тому времени, как Моррисон успел приблизиться к нему на сотню ярдов, Тодди уже начал приходить в себя. Увидев, что помятая фигура пытается приподняться, Артур Моррисон успокоился насчет сына, развернулся и бросился к лошади. Не годится показывать Тодди, как он из-за него переволновался. Моррисон боялся, что Тодди перестанет его уважать.

Гнедой терпеливо стоял у разломанных перил. Конь смутно чувствовал, что с передней ногой что-то не так — он не мог на нее опираться. Артур Моррисон и ветеринар подбежали к нему одновременно. Моррисон злобно уставился на ветеринара.

— Это вы говорили, что он в состоянии участвовать в скачке! Владелец по потолку будет бегать, когда об этом услышит!

Моррисон пытался сдержать растущую в душе ярость. Как все-таки несправедлива судьба! Гнедой был не просто конь — это был лучший конь из всех, которых когда-либо доводилось тренировать Моррисону, и он завоевал столько призов, сколько Моррисону больше не увидеть вовек…

— Но ведь на вид с ним было все в порядке! — оправдывался ветеринар.

— Я требую провести тест на допинг! — бросил Моррисон.

— Он сломал себе плечо. Лошадь придется прикончить.

— Сам знаю, не слепой. И все равно, возьмите сперва анализ крови. При обычных болезнях лошади себя так не ведут.

Ветеринар неохотно согласился взять анализ. Потом достал пистолет для безболезненного убоя лошадей и пристрелил гнедого. Лучшая лошадь на конюшне Артура Моррисона сделалась всего лишь именем в племенных книгах. Переваренную морковку уволокли вместе с трупом лошади, но беды, причиненные ею, еще не кончились.

Чику потребовалось минут пятнадцать, чтобы понять, что это лошадь погибла, а Тодди жив. Все это время Чик чувствовал себя разбитым физически и уничтоженным духовно. А ведь поначалу это казалось таким пустяком — всего-то навсего дать морковку гнедому!

Чик не думал, что это так на него подействует. Он никогда не верил, что от такого действительно можно чувствовать себя физически больным.

Когда Чик узнал, что Тодди ничего себе не сломал, пришел в сознание и через пару часов встанет на ноги, ему стало полегче. К тому времени, когда рядом появился маленький тренер и сердито напомнил, что Чику давно пора переодеваться в цвета владельца лошади, на которой он выступает в скачке для новичков, Чик уже был в состоянии сесть на лошадь, хотя и жалел, что согласился.

В раздевалке Чик забыл сказать помощнику, что ему нужно легкое седло и что тренер просил грудную подпругу. Он забыл подвязать шейный платок и, если бы не помощник, так бы и поехал с болтающимися концами. Забыл снять часы. Помощник ему напомнил обо всем и подумал, что парень, похоже, пьян.

Барьерист-новичок, на котором должен был ехать Чик, тому гнедому и в подметки не годился. Гнедой обошел бы его на милю, даже если бы новичок стартовал накануне. Молодой, зеленый, полуобученный, он не обладал даже скрытым даром, который заслуживал бы развития. Этот конь обречен был приходить в хвосте до тех пор, пока владельцу не надоест тратиться на его содержание. Впрочем, Чику было все равно. Он был слишком занят своими мыслями, чтобы потрудиться заглянуть в каталог — иначе перечень безрезультатных скачек новичка предостерег бы его. Чик сел на лошадь, не думая о ней, и не стал слушать советов, которыми засыпал его тренер. Чик, как всегда, наперед все знал лучше всех. «Будь внимательней, будь внимательней!» — передразнил он про себя тренера. Как может Чик выслушивать все эти дурацкие инструкции, когда ему так хреново?

По дороге из весовой Чик миновал Артура Моррисона. Тот рассеянно окинул взглядом его цвета и сказал:

— Ну-ну… Смотри постарайся не особенно напортачить.

Моррисон все еще размышлял о том, как гибель гнедого повлияет на его дела, и потому не заметил злобы, исказившей и без того кислое лицо парня.

«Ну вот, опять! — подумал Чик. — Как всегда. Как всегда! Он думает, я ни на что не гожусь. А если бы он дал мне шанс… и платил побольше… я бы ни за что на свете… Ни за что на свете не дал бы гнедому эту морковку!» Чик легким галопом направил коня к старту, сосредоточившись на обидном «постарайся не особенно напортачить». Это брошенное вскользь замечание каким-то образом оправдывало то, что сделал Чик. Пропасть раскаяния, разверзшаяся перед ним, была чересчур пугающей. И Чик хватался за любую соломинку.

Гарри Баскинс отметил, что Чик участвует в скачке для новичков, и успокоился. Все в порядке, парень не собирается колоться. И все-таки Гарри застегнул свою сумку, разбухшую от денег, и ушел домой. На сегодня хватит. Коллегам он сказал, что плохо себя чувствует. И это отчасти было правдой. Гарри все никак не мог забыть этого гнедого, который сносил препятствия, словно не видел их. Словно ослеп. Это был великий конь. И все, что он знал, — это что он на скачках и надо скакать. Конь не понимал, что с ним что-то не так. Ему сказали: «Вперед» — и он помчался вперед. Великий конь, великая душа спортсмена…

Гарри Баскинс вытер пот со лба. Ну разумеется, после такого лошадь наверняка проверят на допинг. Ни одна из лошадей, с которыми он проделывал такое раньше, так себя не вела. Может, он неправильно рассчитал время или дозу? Но вообще-то никогда не известно, как поведет себя та или иная лошадь. Допинг — штука несколько непредсказуемая.

Гарри налил себе виски — пальцы все-таки дрожали — и, поуспокоившись, решил, что, если на этот раз ему удастся выйти сухим из воды, он удовлетворится сегодняшним барышом и больше таких фокусов с морковками устраивать не станет. Уж очень рискованное дело.